Мой путь к познанию творчества Юлиана Надя был необычен. Воспитанный на совдеповских эрзац культуры, я почти ничего не знал о русинов в Европе, а тем более в Америке. И вдруг одной весны 1989 кто-то привозит в Ужгород приложение «литературного слово», на первой странице которого напечатано мое имя, фамилии моих коллег из Закарпатья и некролог о Юлиана Надя, погиб в автокатастрофе. Он так и не увидел впервые опубликованных в Югославии русинский язык наших стихов, а я никогда не видел его ...

Мы впервые видели книги и газеты о югославских русинов, то пытались о них сказать в воспаленном астральном теле совдепа, жители которого массово тратили последние валютные запасы на рынке в Суботица. Ту Суботица мой папа впервые называл Сободкою и никак не мог понять, чего я туда собираюсь ехать.

В декабре того же в 1989 году я побывал в Новом Саде, умолял ребят сходить на набережную Дуная, потому что в наших песнях столько пелось о Дунае, даже эта древнейшая, по грамматике Яна Благослава «Дуная, Дуная, почему грустном течешь?», А я живого Дуная и не видел. Коцур поразил меня высокой башней русской церкви Успения Пресвятой Богородицы, серебристым инеем и то намного роднее, ближе языком, чем сербская на Новосадский улицах.

Весной 1990 года я впервые увидел Русский Керестур, о котором написал Юлиан Надь, учась в Приштине, и очень красивую керестурську парохиального церковь св. Николая. Архитектура ее очень родственна многими храмами Мукачевской греко-католической епархии от Спишу по Мараморош. Я много путешествовал по Украине, посетить церковь и кладбище населенного пункта - это для меня святая обязанность. Мы же сходили на керестурський кладбище, постояли у Юлиановои могилы, нас, «составляющих поэтов» - меня и Николая Шанти - пробирал дрожь. Мол, зачем ты, Юлинку, назвал свою новую книгу «Новы керестурськы теметов», так трагически пророческое, у нас на Верховине сказали бы: «Туй го имеешь!» Я вчитывался в псалом царя и пророка Давида, отчеканен на склепе Юлинка, и, может, спустя годы знаменитого у нас на Закарпатье русинского шарварку мне написалось: «Перепишусь на серба или на грека. На моем гробу вырастет ель с прекрасным надписью - Петрос карпатороссов ... »Это в Украине подняло шарм: Неборак на одной из своих сборников написал, чтобы Петрос карпатороссов произрастал только в стихах, а общество пусть здравствует. По-другому получилось у Юлиана Надя: его тело действительно поселились на керестурському кладбище. Душа Юлианова в тех чрезвычайно талантливых произведениях, которые львовский писатель Юрий Винничук при наличии хорошего перевода без колебаний включил бы в антологию современной украинской фантастического рассказа.

Падение коммунистического мира в Восточной и Центральной Европы обусловило множество экономических и культурных проблем. Проблемой стало выдать и книгу Юлиана в Сербии. Если бы она не вышла в Югославии, то выдали бы ее в Украине. Однако, жертвенность его ровесников - Натальи Дудаш и Николая Шанти оказалась достаточно высокой. Книга вышла на должном полиграфическом и художественном уровне, благодаря Марии Надь - Юлиановои матери, не пожалела горько заработанных на чужбине марок для святого дела ее единственного, безвременно погибшего сына. Вспоминается тот факт, что у нас на Украине таким образом, на пожертвования семьи, издали книгу Мирослава Кушнира, который погиб в значительно более молодом возрасте, чем Юлиан Надь. И девяностолетняя иметь Кушнира в Америке уже холодными руками держала экземпляр сборника с именем навсегда потерянного сына. Юлиана матери не вернешь, как не вернешь Кушнира и Стуса их матерям. Но все же ...

Наталья Дудаш, несмотря на ее ориентационные ангажманы, оказалась неплохим составителем. Достаточно интересная ее предисловие «Швичаца мушка на чоле» к сборнику произведений Ю. Надя, в которой, кроме индивидуальной характеристики личности автора есть неожиданные сопоставления с американским романтиком Э.-А. По, с прозой Т. Манна, в частности с романом «Доктор Фаустус».

Я выше упоминал, что лично не знал Юлиана Надя: мы как соплеменники жили в разных империях. Югославия была ближе к европейства, чем Украина (условно) или Россия. Но вряд ли есть необходимость сопоставлять керестурця и американца. Так же как и Джейн Стенард, Сару Ройстер с Габриелой Гудак. Равно как «Гротески и арабески» с «Полевым (ским) Страшила». Э.-А. По был мэтром американского романтизма, мастер американской новеллы, преимущественно трагической, фантастической или юмористической, основатель глубоко психологического, остросюжетного рассказа, от которого берет начало приключенческая литература.

А то, что Ю. Надь и Е. По «рожденные в январе», что любили водку - мало говорит об определенных адекватности личностей. Ю. Надь не жил в том времени, когда под редакцией собиралась толпа, ожидая номер газеты с рассказом По. Время Юлиана Надя - это латиноамериканский бум в литературе, это постколониальная латинская Америка Борхеса, Маркеса, о которых он сам неоднократно говорит в своих произведениях.

Я уверен, что Наталья Дудаш неплохо ориентируется в русской литературе, сама не раз писала о Цветаевой и Бродского, то почему бы не сказать, что сельская фантастика Ю.Надя вытекает из источников гоголевского «Вия», «Вечеров на хуторе близ Диканьки». В этом, пожалуй, есть какое-то генетические корни, значительно плотностью, чем Вирджиния или Балтимор великого американца. В книге Юлиана Надя «Валалскы венцар» достаточно четко очерченный один материк - это Русский Керестур. Друзья Юлиана рассказывали, что он в шутку называл свою родную деревню «карликовой государством», «Сан-Марино». Действительно, уникальность Русского Керестур далеко не тождественна Китайском квартала в Нью-Йорке и очень похожа на украинском домов в Уссурийском крае на Дальнем Востоке России. Только там украинские переселенцы, и может еще в Канаде, основали свои села.

Право я не украинизирую Керестур, скажу это умышленно предвзятым русинам. Керестур с традиционным земледельческим укладом жизни, с руралистичною традиции - достаточно крепкая основание творчества Юлиана Надя. Керестурський мир, керестурський фольклор населяет Юлиану новеллы, мифологическое пространство Керестур. Разве не связаны романс о странствующего Гаптар (чипкаря) и «Кончисты рощкы мастера Брусара». Пусть тематически.

Чтобы узнать дух Керестур, надо в нем родиться и жить. Поверхностное знакомство с Русским Керестур во времени кратковременного визита, за научную, художественную литературу - это очень мелко. Таких сел по величине, как Керестур, в Карпатах немало. Иногда возвращая в родные окрестности, проезжаешь по десять сел с однородным населением. Я почти каждое лето приезжаю в огромное по размеру гуцульская село Космач, о котором В. Герасимьюк написал: «Космач мерещится мне древнее от Киева ...», Космач - центр карпатоукраинского народной культуры, в окружении больших и малых гуцульских поселений. Видишь тот обложен замшелыми глыбами кладбище с захоронениями воинов УПА, то часовню на месте сожженной церкви Довбуша, люди в народных костюмах, сине-желтые кисти на церковных знаменах. Это Космач, это гордый и обученный бедами народ Космацький и синева Черногорского кряжа ... И уже в сторону Чорногоры - Ясиня, в сторону полонинского позвоночника - Широкий Луг. То Украина! А Керестур - загадка. Вроде и слова, которые в Широком Лугу «штранг», «тепша», «цибзер», «масть», «салаш», «порта», «Курт», «дракон», «теметов», «шор».

Но есть еще кроме общих венгерских заимствований, там из нашего мира на чужих просторах, на временных пространствах: продолжительностью в - 250 лет! Есть русская христианская душа, есть русская тай целом украинский трудолюбие, искреннее желание образования, даже выше, чем у нас, коррумпированных и выхолощенных совдепом.

Если бы Юлиан Надь имел счастье прийти на свет в Космаче - в его крови несомненно играло что-то неистребимо гордое, карпатский, если бы он родился в Широком Лугу - должен хорошую русинский умеренность и карпатский темперамент. Ему же суждено родиться и умереть в Русском Керестури, керестурська иметь его родила и похоронила, так он держал в сердце Керестур, как хранил в душе то село Г. Костельник во Львове. В «Валалским венцаровы» только названия произведений хорошо и выразительно говорят о Р. Керестур «Таманене герчкох в Хотару рускокерестурским», «Керестурскы крадзы», «О свойому пароховы», «Швета в валал», «Куртошорскы гудацы», «Кирбайскы Ковт »,« Керестур »(художественная литература),« Дзе е сели Керестур »,« Керестурскы явны гайзлы »,« Видзиш, Янко, орсаґ-драгу »(публицистика). Русский Керестур и Юлиан Надь - единственное существо. В мировой литературе таких примеров немало.

Об эстетических стоимости прозы Юлиана Надя достаточно сказано в книге «Валалскы венцар». Недостаточно тщательно упорядочена немногочисленная, но приличная критическая мысль о молодом прозаика таких авторитетов, как Юлиан Тамаш, Любомир Сопка, а также, к сожалению, преждевременно умершего Звономира Няради.

В сборнике прозы Юлиана Надя поражает потрясающе одна, совсем короткая вещь «Одпитуюцы валцер». Молодежное то вариство, вино деда Янка, танцы и хмельной Милан Кундера. Прием вводить конкретную личность в ткань литературного произведения достаточно облюбованным Ю. Надем. В его новеллах, как я уже писал, Борхес, Маркес (фамильярно - Гарсе), Буковский и Кундера. Кундера до недавнего времени почти неизвестный в Украине и незарегистрированные в найобсяжниших советских литературных лексиконах. Милан Кундера, чех, ругает молодых руснаков традиционной русской бранью, что они танцуют гопак. Гопак действительно репрезантний танец украинский на сценах всей Европы, через него нам забросали иногда и культурную ограниченность, т.н. «Шароварничество». Однако, здесь, в Европе, уметь танцевать гопак, старинный казацкий танец, принадлежит артистичные людям одного этноса, тем, которые имеют русскую мать (по Шашкевичем - «Русская мать нас родила»). В том то и смысл рассказики Ю. Надя.

Писателя беспокоит его национальная принадлежность и на нее он имеет определенную ириденту. «Нам ту, с той стороны Дуная, Цалко нич нэ было ясно: которое ему тераз ю вязи Украина, житница сытое Европы и озда сытое Украины, с нами греко-католикамы?» Произведение написано в 1986 году, когда ни в Ужгороде, ни в Львове не было греко-католической кафедры, а иллегально жило более пяти миллионов греко-католиков Украины. Прежде всего - это весь комплекс веры.

Наталья Дудаш любит обсервуваты творчество современников с вершин мировой литературы (это у нее, очевидно, такая метода). Подход к литературных пристрастий ровесника из вершинные образы мировой литературы - Фауста, Мефистофеля, Леверкюна, Дон Жуана - в общем неплохой, но не определяющий и грозит определенной литературщиной. Но не в этом феномен Юлиана Надя, не в притягивании к нему больших имен и великих героев.

Что неожиданное для меня было в сборнике «Валалскы венцар» - это проезия. Достаточно интересен сам по себе срок. В Украине подобные вещи - редкость. «Проезиею» успешно занимается молодой поэт из группировки «Новая дегенерация» (Ивано-Франковск) Иван Ципердкж, с «проезий» составлена ​​его целая книга «химерии». Поэтическая образная система, ритмизованная проза как в традициях Сен-Жон-Перса, Алоиза Бертрана, так и в традиции М. Коцюбинского, В. Стефаника, киевской школы поэтов.

Проезии Ю. Надя иногда достигают обширной эпической мысли, а иногда - это легкие лирические пассажи, необычные поэтические импрессии. В отдельным вещах явно что-то от Брейгеля, Босха или от старых голландских мастеров, любили рисовать натюрморты с битой дичью. Но «Сезона ловох в Хотару» - это брейгелевского «Охотники на снегу», хотя Керестур географически далек от Альп и обострения в проезии трагичнее, чем мы видим на той пейзанський картинке. Тематически к ней близка проезия «Одкеды начало Лапана чукох в Старым бегела», которую я бы тоже сравнил с довольно идиллической рафаеливской «Удивительной рыбаком», опять же как приложение - драматический вывод: крутишься на вилке и подпрыгиваешь на сковородке.

Странная метаморфоза - человек - рыба - риболюдина или «Ракокур» В. Кауфмана.

О сборнике «Валалскы венцар» можно писать целую монографию и вполне очевидно, что она будет написана. Мне хотелось бы выделить те вещи, которые я вполне субъективно полюбил. Книга не является заключена по хронологическому принципу, возможно, это для устроителей не было важным в настоящее время. По моему мнению, найимпульсивниши и экспрессивный вещи принадлежат студенческой перу Ю. Надя (речь о паспортизованы или частично паспортизованы произведения). Они освящены молодостью, любовью и таким необычным видением мира:

выпью года

С белых скатертей

За вечную молодость

( «Роздумоване»)

Нет предела удивлению искренности и одкровенности души поэта: «Многие из них закупило бы сожалению, и не могут его найти. А я не покупаю. Если бы я мог только слезы распродать ... »(« Кед бим могол »). Юлиан Надь - это поэт доброты, всепрощенчества и сладкой муки: «Оставлю тебе все. Те стихи пусть одтепер станут твоими. Верну тебе карточку и улыбку. Буду тебе виноват лишь несколько ночей ( «Длуство»). Кто знает, кому адресованы эти высокие чувства, может, «той шестнадцатилетней с Беговського рода», которая влюблена в господина Юлиана, которая бросила тюркоязычных записку в каком македонском селечку?

Здесь еще нет такой огульной мазохистский метафоры, как в проезии «Глад», а палка молодой влюбленность и юношеское разочарование, который длится от Петрарки до сегодняшних поэтов.

В отдельных произведениях Юлиана Надя царит сумбурная эклектика: христианство, язычество, миф, углубление в прошлое ( «Швичкаре»). Другие составляют эксперимент аллитераций ( «Рисункош Райко»). «Рисункошово ремесло романтическое, раховал Райко ...» Если бы Игорь Качуровский располагал это произведение, то он бы непременно воспользовался им в своей «Фоници» наряду с антоничивським «в яслях оврага, ясный ястер бередит ястреба ...», считая, конечно, на русинский дифференции лингвистическую.

Юлиан Надь относится к литературных авангардистов в современной русинской литературе, гораздо в чем опередив писателей со своей генерации из Украины. Хотя, насколько мне кажется, проблемы наших литератур идентичны: борьба за собственную экзистенцию, борьба за читателя.

Потому что если в 52-х миллионном украинском обществе, как писал Ю. Андрухович: «девяносто процентов не читает вовсе, а из тех, что все-таки читают, девяносто процентов не читает по-украински, а из тех, кто все-таки читают по-украински, девяносто процентов не читает поэзии. Попробовать эпатировать такое общество решился бы разве сумасшедший. В конце концов, поэзия есть что-то от безумия, это правда »(« Аве, «Крайслер» // «Современность», 1994, ч.5).

В диаспоре, может, немного по-другому, в европейской рассеянии. Мы, к сожалению, имеем пример занглизованои молодой украинской диаспоры в США, не говоря о «дутых» магочиивських русинов. Руснак Югославии, к счастью, руководствуются немного другими измерениями, чем американцы. Завершая далеко не исчерпаны разговор о книге Юлиана Надя «Валалскы венцар», хотелось бы сделать отдельным упреки составителю. Не думаю, что книга есть с претензией на полноту текстов автора (печатных и неопубликованных), отбор текстов должен быть придирчивым. В книге не хватает иллюстративных материалов: когда она делалась как посмертная, то должно быть подано больше фотографий вместо черных квадратов, рядом рассеяны по сборке. Стоило бы подать факсимиле хотя бы одного-двух автографов, опубликовать несколько интересных писем - в них должны содержаться значительно интереснее мнения, чем в отцензурированных текстах с «Русского слова». Не думаю, что те люди, которые знали Юлиана лично, могли бы отказаться от воспоминаний о нем. Когда составитель задумала такое издание, то оно должно стать действительно мемориальным.

Нет сомнения, что интерес книгой ограничится культурным средой югославских русинов. Имя ее автора достаточно широко зрекламоване за пределами Югославии, несмотря на незначительный языковой барьер его изданий. Все эти рассуждения носят субъективный характер и их не стоит воспринимать как некую догму.

Юлиан Надь является неординарной личностью в истории литературы югославских русинов и шире в контексте украинском, например, как Михаил Ковач, Юлиан Тамаш и Михаил Рамач. Для того, чтобы он мог появиться на панноських горизонтах, надо было навечно покинуть на южных склонах Карпат убогие дворы и тяжелой дорогой прийти на Бачванську равнину, вспахать не одну борозду, вырастить не одну генерацию. Все на свете проходит, не проходит Русский Керестур, хоть Балкан не раз сводила предсмертная судорога. Не проходит наша русскость от первой искренней молитвы крестьянина в деревянной церквушки среди вод и камышей к мощному церковного хора под сводами прекрасного керестурського храма.

Когда говорим о Юлиана Надя, выросшего из русинского эмигрантского корня, и тот корень у него оказался не подрубленный, а живучим, то должны вспомнить вскользь и о других русинов-эмигрантов, в частности о Энди Варгола. Этот ближе к Юлиана, чем Эдгар Аллан По хотя эмигрантской судьбой предков.

Можно подбирать различные «ключи понимания» творчества Юлиана Надя. Я не имел целью повторять мысли вторых литературоведов. Кстати, в книге почему-то не заключено довольно интересную, на мой взгляд, статью В. Гарянски «Немир как способ живота» (это уже субъективный подход составителя).

Юлиан Надь действительно стал легендой в литературе, создавая еще при жизни вокруг себя имидж. Тот имидж говорит об авторе значительно больше, чем его собственные литературные произведения.

«Я единственный живи казак Медзи Руснацамы», - говорил о себе Юлиан Надь. «Казак душа правдивая - рубашки нет», - говорит Украинская народная пословица. Он пришел к своему народу с открытым сердцем и стал плотью от плоти его.

Лесок молодых деревцят

С Ковачев берез

По рецепту Кочиша

Выращивал с семян

Нужно было три года.

Посетил мою питомник, Юлинку,

Хочешь приобрести три березоньки

И посадить?

Митя, березы не для продажи!

Пауза, первое наше недоразумение.

Может, три березы в дар?

В подарок, но не на продажу.

Ну, и что же может,

А кофе и кока-кола может?

Боже, какое упорное

Может ...

Пошло тебе рукой, Юлино,

Похоронить их и себя

В землю.

Не успел вас подучить

С головами высоко в облаках небесных.

Сыновья дерева и родителей прячут в землю,

А не себя!

Кто выходит проведать

Сына на кладбище, знает,

Что каждый второй похороны

Что каждый второй похороны

Новая смерть, умирание

И так состоялось посещение твоих берез

И еще одно умирания перед твоей плитой.

Сквозь кроны разветвленных берез

Ветры с облаками шепчутся.

С их состояния сползает белая кора,

Как недошитая фата твоей невесты.

Они, красавицы,

Приветствуют меня с юностью.

А что с твоей обещания, Юлинку,

Где мой кофе? Где моя круга?

Керестурськи посиделки полные теней,

С церковной ворот пугукають совы.

На полях чучела прямо перед лицом

Машут пустыми рукавами.

ШТЕФАН ГУДАК

12 апреля 2013.